Виктор Александрович Маслов, как всегда, нахмурившись, взглянул на меня, словно видел впервые, и не очень приветливо пробурчал: «Вы с нами?»

Такой прием не обрадовал, но я весь был преисполнен будущим путешествием (впервые с «Динамо») и поэтому, не очень осознавая, легковерно кивнул: «С вами! Должен же кто-то поведать, как оно будет!» Маслов нахмурился еще больше, однако ничего не сказал и пошел в купе. Поезд третий раз дернулся, медленно, словно нехотя, начал набирать скорость. Сумасшедшие болельщики, умудрившиеся пролезть в вагон с футболистами, никак не хотели расставаться с ними и дважды срывали стоп-кран. Проводник скорого Киев — Львов облегченно вздохнул, когда состав выкатил за пределы Святошино.

Лишь погодя, когда все уже случилось, я понял, почему таким неласковым и неприветливым был наставник «Динамо», знакомы с которым мы уже более года и который относился ко мне, я бы сказал, вполне дружелюбно. Правда, я не ходил в любимчиках, как мой сосед по купе Леонид Галинский, обозреватель «Киевской правды», и именно поэтому получавший самую сенсационную и свежую информацию.

Потом, чуть позже, когда мы с Галинским «раскопали» дело Виктора Колотова и опубликовали в «Правде Украины» сенсационное разоблачение Федерации футбола СССР, вернее — ее руководителей, я понял, как запутан амбициозный клубок футбольных отношений, увидел, что действо на зеленом поле стадиона — лишь заключительный, так сказать, видимый процесс этих отношений. Вот почему многие тренеры настороженно относятся к нашему брату-журналисту, и лишь немногим, прошедшим суровое испытание временем, доверяют тайну. А открыла мне глаза на все это та же старая история Колотова. Скрытое течение событий осталось тайной и по сей день, поэтому позволю себе сделать краткое отступление.

Когда 19-летний игрок сборной страны из Казани решил переехать в Киев, его тут же дисквалифицировали, обвинив в «звездной болезни», как в свое время знаменитого форварда Эдуарда Стрельцова (правда, Стрельцову это обвинение, предъявленное, кстати, известным фейлетонистом И.Шатуновским, «стоило» нескольких лет тюремного заключения). Та история была почти детективной, и эти факты — тоже свидетельство эпохи «тоталитарного футбола», когда кабинетными игроками увлекались первые руководители страны и практически всех республик.

Одним словом, Виктор Колотов, высокий, стеснительный, немногословный, почти одурелый от испытаний, свалившихся на него (в самом начале футбольной карьеры быть на всю жизнь дисквалифицированным!) напоминал подранка. А тут еще «Комсомольская правда» выступила и почти в государственной измене обвинила: как так посмел в Украину, в Киев уехать — Москву оставить! Нужно отдать должное Колотову: держался он стойко, хотя обещали ему в Москве золотые горы. Когда, казалось, все пути назад были отрезаны, появляется в Киеве и поселяется в гостинице «Красная звезда» (была такая как раз напротив домика Шевченко в Софиевском переулке) посланец ЦСКА полковник Н. Он разыскивает Колотова по телефону и приглашает на беседу в номер. Но откуда было знать бедняге-полковнику, что за ним установлена круглосуточная слежка, и несколько офицеров КГБ ни на секунду не упускают его из виду, более того — при помощи специального прибора записали все его разговоры. Когда меня вызвали в ЦК Компартии Украины (я тогда служил в «Рабочей газете») и дали прочитать... стенограмму беседы, во время которой Н. официально пообещал Колотову незамедлительно отменить дисквалификацию, а также пообещал место в сборной в обмен на переход в ЦСКА, я понял, что очень недооценивал футбол, наивно считая, что главное действо происходит на зеленом поле стадиона. Одним словом, мы с Галинским дали разоблачительный материал, после которого Колотова оставили в покое...

Но тогда, в вагоне поезда Киев — Львов, Маслову было не до дружеских проявлений. Проигрыш польскому «Гурнику» на поле Республиканского стадиона в первом матче Кубка чемпионов вызвал такой поток критических нападок на наставника «Динамо», что Виктор Александрович напоминал готовый вот-вот взорваться вулкан. Согласитесь, присутствие троих корреспондентов (третьим был Володя Маевский, молодой сотрудник «Спортивной газеты», впервые, кажется, выезжающий за границу) — не лучший вариант для тренера, который должен решить тяжелейшую задачу реабилитадии команды, да еще на поле агрессивного и сильного соперника.

Но даже Маслов тогда не подозревал, над какой пропастью окажется «Динамо» в Забже, где находился клубный стадион «Гурника».

Во Львове мы пересели в автобус, благополучно пересекли границу (ребята в зеленых фуражках больше смотрели на динамовцев, чем в паспорт) и вскоре уже поселились в приличной гостинице в центре Катовице. Конец ноября, туман, моросит дождик, небольшая толпа болельщиков, охотящихся за автографами недавно победившего шотландского «Селтика»; суровый Маслов объявил распорядок дня — тренировки, отдых, сборы, одним словом, привычная обстановка, предшествующая матчу.

29 ноября 1967 года
1/8 финала Кубка Чемпионов 1967/68.
"Гурник" (Забже, Польша) - "Динамо" Киев 1-1 (первый матч 2-1)
Где-то около трех часов дня, автобусом мы выехали в Забже — шахтерский центр, напоминавший наш Донецк. Футболисты расселись на свои «законные» места, и лишь после этого разрешили и нам устроиться на свободных. Ехали молча, каждый углубился в собственные мысли и чувства, внутренне готовясь к поединку, который — в этом никто не сомневался — обещал быть тяжелым. Не знаю, возможно, футболисты вспоминали блистательные победы над «Селтиком», сразу же поднявшие рейтинг команды до уровня европейских грандов, возможно, мысли были прозаичнее — не получить бы травму, не допустить непоправимую ошибку и проч., и проч. Еще никто со всей достоверностью не описал состояние спортсмена перед стартом (разве что Юрий Власов, знаменитый тяжелоатлет, проанализировавший со скрупулезностью врача-психолога мысли и чувства атлета перед поединком). Автобус погрузился в вязкую тишину, нарушаемую только напряженным подвыванием мотора на небольших подъемах. Ночью выпал белый яркий снег, сразу же изменивший серый зимний день.

Возле стадиона — большущего, «одноэтажного», клокочущего 100-тысячной людской массой — автобус встретили болельщики, специально, очевидно, выбравшие место возле служебного въезда. Возбужденные лица, пылающие глаза, резкие движения и выкрики — то ли одобрения, то ли угрозы, уловить настроение толпы трудно, да мы и не собирались останавливаться, а поспешно прошли в подтрибунное помещение. Маслов, идущий последним, своей спиной словно преградил нам путь в раздевалку, а впрочем, мы не пытались пройти в святая святых футбольного коллектива, готовившегося приступить к священнодействию — настраиваться на игру. Галинский провел нас с Володей к проходу на поле.

Мы выбрались из полутемного тоннеля и непроизвольно остановились — никогда еще не приходилось видеть «стотысячник», забитый людьми. Даже Уэмбли, где год тому назад проходил финальный матч чемпионата мира-66, выглядел куда более скромно и не создавал такого впечатления. Это было настоящее человеческое море, дыбившееся волнами и грозно клокотавшее, и в этом клокотании слышалось что-то первобытное, нерегулируемое. Мы сели на скамью, вынесенную к беговой дорожке, съежившись от холода. Справа, почти возле ворот, замерло несколько санитарных «Волг», везде были полицейские в куртках и шинелях.

Чтобы как-то скоротать время, мы стали просматривать спортивные протоколы, решив узнать, кого Виктор Александрович выставил на матч. Виктор Банников, Владимир Щегольков, Вадим Соснихин, Сергей Круликовский, Леонид Островский, Василий Турянчик, Анатолий Пузач, Федор Медвидь, Виктор Серебряников, Анатолий Бышовец, Виталий Хмельницкий. Появление Анатолия Пузача вместо Иожефа Сабо говорило о том, что Маслов укрепил нападение и делает ставку на атаку.

Когда на поле появились динамовцы, стадион вскочил на ноги и буквально взорвался мощным ревом. Футболисты привычно строились в центре, тренеры и запасные игроки усаживались на виду у всех на скамьях, выставленных на беговой дорожке. Шведская бригада судей во главе с Бестремом заняла свои места.

Маслов в темно-синей тяжелой куртке из нейлона гранитной глыбой замер на скамье.

Для того, чтобы не ошибиться, описывая ход матча, позволю себе привести отрывок из корреспонденции, пе реданной по горячим следам из Катовице и опубликованной в «Рабочей газете» 1 декабря 1967 года: «С каждой минутой возрастала уверенность, что динамовцы сделают все возможное, необходимое. Они играли широко, инициативно. Хмельницкий и Бышовец прорываются по краям, и хотя их довольно плотно опекают Кухта и Ослизло, гол, как говорится, назревает. И вот Бышовец проходит справа, его сбивают подкатом, он успевает, однако, вскочить и броситься к воротам. Защитнику ничего другого не оставалось, как выбить мяч за лицевую линию. Угловой, и Василий Турянчик (вот уж кто забил мяч по праву — по праву души команды!) выводит «Динамо» вперед. 37 минута, 1:0. Польская защита работает с напряжением, но нападение во главе с прекрасным Любанским контратакует остро и опасно. Почти под занавес первого тайма происходит прострел вдоль ворот, и Шолтисек сравнивает счет.

Второй тайм не был похож на первый. Судья, чувствуя горячее дыхание трибун, нервничает и делает много непростительных для такой встречи ошибок: Бестрем дает свободный вместо штрафного, сквозь пальцы смотрит на опасные приемы, которыми грешит защита хозяев поля.

Шахтерам следует отдать должное — они защищались самоотверженно, изобретательно, и почти на протяжении всего тайма «Гурник» имел 10 защитников, добивающихся ничьей. Они изо всех сил удерживали — и удержали счет...

На этом можно бы поставить точку, если бы не печальный финал. Организаторы соревнований, к сожалению, не побеспокоились, чтобы поддержать надлежащий порядок на стадионе. Петарды, взрывающиеся по краям поля, болельщики, слоняющиеся возле боковых линий, и, наконец, прорвавшиеся на поле после финального свистка тысячи чрезвычайно возбужденных зрителей — не украсили этот интересный и мужественный матч...»

Этот заключительный абзац и стал чуть позже предметом острейшего внимания партийного руководства республики и причиной достаточно острой критики польских партийных коллег во главе с тогдашним первым секретарем Катовицкого воеводского комитета Эдвардом Гереком.

А дело было вот в чем.

Не прошло и половины тайма, еще не был открыт счет, как взорвался первый динамитный снаряд, запущенный кем-то из зрителей в сторону... скамьи, где сидели Маслов и запасные игроки «Динамо» (мы, журналисты, еще раньше ретировались к нашим воротам, спасаясь от пустых бутылок из-под водки, летевших с трибун). Взрыв был неожиданным — у кого-то из футболистов сбило с головы шапку, Маслову забрызгало грязным снегом спину. Полицейские не прореагировали на фугас, не бросились на трибуны, а лишь поспешно отступили назад — подальше от скамьи с динамовцами. Вскоре взрывы гремели почти ежеминутно. Один снаряд попал под колесо «скорой помощи», и «Волга» встала на дыбы. Атмосфера накалялась с каждой минутой: пустые бутылки градом летели с трибун, некоторые (надо же было иметь такую силищу!) долетали до поля, и футболисты отбрасывали их на дорожку. Рев ста тысяч глоток стал таким мощным, что болели барабанные перепонки. Мы жались к воротам Банникова, сюда же перекочевали запасные игроки, и лишь Маслов мужественно сидел на своем месте, демонстрируя презрение к взрывам, уже по-настоящему, как дробью, пробившим его куртку. Только толстый нейлон спас тренера от более серьезных последствий.

Оставались считанные минуты до финального свистка. Сто тысяч уже стояло на ногах, поддерживая своих любимцев. Судьи растерялись, а вернее, были просто потрясены происходящим и практически не реагировали на откровенно грубую силовую игру хозяев поля. Наверное, я не ошибусь, если скажу, что они были действительно напуганы злостью футбольных фанатов и бездеятельностью полиции.

Ведь тогда, в шестидесятых, еще не было потасовок, ставших вскоре обычных делом, не гибли на европейских футбольных аренах люди (о таком мы узнавали лишь из известий, долетавших из Южной Америки, где результаты матчей даже были причиной войны между двумя государствами.

Но главное было впереди.

Как только прозвучала сирена, поле заполнили тысячи людей, сразу же захвативших футболистов. Возбужденные пьяные здоровилы принялись налево и направо бить наших ребят. На радостях! Но ничейный результат устраивал «Гурник», и команда входила в четвертьфинал Кубка чемпионов. Леонид Островский, очевидно, возбужденный игрой и удрученный неудачей, дал кому-то сдачи и... ему пришлось прорываться с поля едва не ползком. Досталось и другим динамовцам, но они сдержались, не отвечали на угрозы и пинки: с толпой шутки плохи. Только один футболист спокойно прошел в раздевалку (правда, для этого ему пришлось сделать почти полный круг по беговой дорожке, ибо через центр поля было не пробраться) — Анатолий Бышовец. Не знаю почему, но никто даже не угрожал ему кулаком. А впрочем, в этом проявилось непредвиденное уважение к нашему форварду, никогда не мстившему сопернику за недозволенный прием или грубость. Бышовец был, что и говорить, джентльменом на поле. Да и в жизни. (Жаль, конечно, что Украина лишилась его). Не хочу бросать тень на других ребят, возможно, они глубже воспринимали несправедливость и поэтому были не прочь дать сдачи.

С большими трудностями нам все же удалось собраться в раздевалке. Встревоженный полицейский чин, не скрывая своего волнения, сказал, что в ближайшее время нечего и думать выехать со стадиона, и добавил: «Ваше счастье, что вы проиграли... А если бы выиграли...» Маслов негодовал, его слова и сегодня нельзя привести на страницах газет. Но его можно понять (я это уразумел позже, когда был втянут в орбиту расследования инцидента): проигрыш «Гурнику» перечеркивал в глазах начальства победу в чемпионате СССР 1967 года и грозил большими неприятностями, вплоть до увольнения. Тогда с тренерами вообще не церемонились. Досадная неудача, ведь «Гурник» совсем не был сильнее динамовцев, более того — наставник шахтеров венгр Геза Калочаи, не скрывая, сказал после матча: «Если бы у меня были такие ребята!».

Лишь через полтора часа, окруженный полицейскими на мотоциклах, наш автобус выехал в Катовице.

На ужин в гостиничном ресторане (Маслов категорически отказался принимать участие в официальном банкете) прибыл специальный посланник первого секретаря воеводского комитета ПОРП. От имени Герека он извинился и сообщил, что польское руководство огорчено случившемся с командой «из братской Советской Украины» и пригласил всех на неделю в Высокие Татры на отдых. Маслов категорически отклонил все извинения и предложения.

В Киеве, как только я вошел в редакцию, узнал, что меня вызывают в ЦК. Поднимаясь по широким ступенькам на второй этаж, встретился с Виктором Александровичем. Он был грустный, едва поздоровался и сказал фразу, содержание которой не сразу дошло до меня: «Свидетелей много, но правду рассказать некому...»

На этом и расстались.

В уютном кабинете мне передали указание «первого» (Петра Шелеста) написать докладную о случившемся в Забже. Отвели в другую комнату, и через два часа я отдал свой «рапорт» помощнику первого секретаря.

В атмосфере «нерушимой советско-польской дружбы», провозглашаемой кстати и некстати, моя докладная звучала довольно недружелюбно. Но я не мог забыть слова Маслова: «...да правду рассказать некому».

Через день я опять встретил Виктора Александровича. Он был слегка пьян и смотрел приветливо. Улыбнувшись, сказал: «А я и не думал, что вы так напишете...» Я догадался, что тренер «Динамо» реабилитирован. Странный это был человек — бессребреник и открытая душа, он любил футболистов, а они души не чаяли в нем. Не терпел он жесткого отношения к ребятам, всего старался добиться добротой. К сожалению, доброта чаще всего и бывает побежденной...

Прошло не так много времени, и Маслов оказался неугодным: без проводов, без теплых слов благодарности уехал знаменитый наставник знаменитой динамовской команды из Киева. Вспомнили ему все — и характер непокорный, и неумение поклоняться «высокому» начальству, и еще многое другое. Лишь о том поражении от «Гурника» ничего не сказали...